Доступность ссылок

Срочные новости:

Транснациональные репрессии. Как Пекин увеличил количество инструментов для преследования уйгуров за границей


Пекин начал жестокие репрессии, в результате которых более 1 миллиона уйгуров, казахов и других мусульманских меньшинств оказались в лагерях для задержанных и тюрьмах в западной провинции Синьцзян под предлогом борьбы с исламистским экстремизмом.

От кибератак в Европе до сделок об экстрадиции в Южной и Центральной Азии – новый доклад показывает, как Китай преследует уйгуров и другие мусульманские меньшинства посредством глобальной сети розыска.

Используя сложный набор инструментов запугивания, преследований, слежки, задержаний и экстрадиций, транснациональная кампания Пекина разрослась до беспрецедентных масштабов в мире, что подробно задокументировано в новом докладе Института Киссинджера по Китаю и США при Центре Вудро Вильсона «Великая стена из стали».

Новое исследование показывает, как глобальный подъем Китая – о чем свидетельствует его неоправданно колоссальное экономическое воздействие за счет реализации таких проектов, как многомиллиардная инициатива «Один пояс – один путь» – предоставил Пекину новые рычаги влияния на правительства и позволил ему привлечь их в качестве партнеров в разрастающейся кампании репрессий.

Исследование задокументировало 5532 случая угроз в адрес уйгуров, 1150 инцидентов задержания уйгуров в принимающей стране и 424 случая депортации или экстрадиции уйгуров в Китай с 1997 по январь 2022 года.

Как отмечается в исследовании, для пяти из 10 стран, где уйгуры, а также этнические казахи, кыргызы и другие группы подвержены наибольшему риску задержаний и экстрадиции, Китай является крупнейшим финансовым кредитором. Речь идет о вливаниях Китая в Пакистан, Кыргызстан, Таджикистан, Камбоджу и Мьянму, что привело к заключению сделок, в которых лидеры «ради экономических возможностей торгуют правами человека», говорится в докладе.

Пекин проводит жестокие репрессии, в результате которых более одного миллиона уйгуров, казахов и представителей других мусульманских меньшинств под предлогом борьбы с исламистским экстремизмом оказались в лагерях для задержанных и тюрьмах в западной провинции Синьцзян. Эти действия повлекли за собой утверждения о принудительном труде, массовом интернировании, контроле над рождаемостью, уничтожении уйгурской культурной и религиозной идентичности, а также обвинения в геноциде.

Азаттык побеседовал с Брэдли Джардином, сотрудником Центра Уилсона и автором исследования, которое было опубликовано 25 апреля.

Азаттык: Как с годами менялись масштабы транснациональной кампании Китая против уйгуров и других групп и какие основные инструменты использует Пекин?

Брэдли Джардин: Китайская кампания, направленная против уйгуров, эволюционирует уже довольно продолжительное время. Большая часть отслеживаемых мною данных берет начало в 1997 году, когда были осуществлены первые депортации из Пакистана. Это было ответом на инциденты в городе Барин на юге Синьцзяна, и именно здесь на самом деле Китай начал присматриваться к уйгурской диаспоре. С тех пор масштабы стремительно расширились.

Это обусловлено двумя основными моментами: начало войны [США] с террором [в 2001 году] предоставило Китаю новые инструменты для создания союзов и коалиций для преследования уйгурских диссидентов и общин диаспоры; а затем, в 2017 году, – программой массового заключения в Синьцзяне, где Китай действительно начал наращивать алгоритмическую слежку [по всей провинции].

Это способствовало тому, что китайские службы безопасности стали [более целенаправленно] преследовать уйгуров. Масштабы положения дел на сегодняшний день таковы, что я отследил около 1500 уйгуров, которые либо были задержаны в таких странах, как Саудовская Аравия или Египет, либо были вывезены из таких мест, как Таджикистан, так что масштаб довольно велик. И это лишь количество задержаний и выдач. Если мы примем во внимание кибератаки, инструмент, [который] всё более набирает обороты, или угрозы против членов семьи, то это число [превысит за] более чем 7 тысяч зарегистрированных инцидентов.

Кроме того, мои данные преимущественно основываются на сведениях о случаях в СМИ. Так что большинство этих уйгуров [ставших объектами преследования] названы по именам или фигурируют в репортажах о расследовании конкретных инцидентов. Семь тысяч — это базовая цифра [и] лишь верхушка айсберга того, какой может быть реальность, учитывая [многие другие] незарегистрированные случаи.

Азаттык: Уйгурам становится все труднее избегать преследований в Синьцзяне и спасаться бегством где-либо еще. Центральная и Южная Азия когда-то были местами бегства и убежища, но это изменилось в связи с тем, что правительства в регионе установили более тесные связи с Пекином. Теперь мы видим, что Турция, которая считалась одним из последних мест для бегства за границу уйгуров, также меняет свою политику в отношении экстрадиции. Куда тогда идти уйгурам?

Брэдли Джардин: Уйгуры постепенно утрачивают пространство. Безусловно, они потеряли политическое пространство в Центральной и Южной Азии, Юго-Восточной Азии и все чаще [утрачивают его] в таких традиционных безопасных убежищах, как Ближний Восток и Турция, где президент Турции [Реджеп Тайип Эрдоган] со своим китайским коллегой во время форума на высшем уровне «Один пояс – один путь» подписал договор об экстрадиции [который был позже ратифицирован в декабре 2020 года]. С тех пор уйгурская диаспора Турции ощущает чувство страха, [и] многие на самом деле стали уезжать в Европу или в Северную Америку, [при этом] Япония также [становится] главным убежищем для уйгуров.

Турция по-прежнему остается крупнейшим направлением, хотя есть небольшой отток, в частности, видных деятелей, таких как казахстанский активист Серикжан Билаш, который переехал [в] Соединенные Штаты. Так что в настоящий момент для них нет реального места, если только Запад не проявит больше политической воли к увеличению своих квот [для беженцев]. Здесь они будут в наибольшей безопасности.

Конечно, они не совсем в безопасности, поскольку мое исследование показывает, что в демократических странах многие уйгуры сталкиваются с кибератаками, [и] их семьи все еще находятся в опасности [в Синьцзяне]. Диаспора, в частности, использует WeChat и китайские платформы социальных сетей для общения с членами семьи. Таким образом, WeChat стал инструментом как для сбора информации об уйгурах, так и для служб безопасности Синьцзяна, чтобы до них добраться и пресечь их активность.

Азаттык: В вашем докладе основное внимание уделяется сетям учреждений и структур, которые помогают Китаю вершить эти репрессии за рубежом. Если говорить конкретно о Евразии, Шанхайская организация сотрудничества (ШОС) сыграла важную роль. Какие инструменты на самом деле есть в распоряжении Пекина через этот блок?

Брэдли Джардин: Центральная Азия – это очень уникальный случай, потому что это был один из первых [регионов], развивших широкое сотрудничество с Китаем с точки зрения транснациональных репрессий и мониторинга за общинами уйгурской диаспоры.

Эта диаспора [в регионе] была той, на которую Китай обратил особое внимание [и] рассматривал ее как потенциально угрожающую или дестабилизирующую в постсоветскую эпоху. Все это говорит о том, что Китай отстроил и учредил ряд инструментов [в Центральной Азии], нигде нами доселе невиданных.

Одной из них является Шанхайская организация сотрудничества, представляющая собой многостороннюю структуру, [где] Китай координирует свои действия со своими партнерами в Центральной Азии и с Россией. Она в значительной степени была сформирована для решения проблем делимитации границ, [которые] возникли в результате [распада] Советского Союза, а затем начала [фокусироваться] на «трех силах зла» –терроризме, сепаратизме и экстремизме. [Это] стало риторическим костылем, позволившим Китаю [принять на вооружение] антиэкстремистскую риторику в Центральной Азии, где светские режимы [уже] преследовали диссидентов и клеймили их религиозными экстремистами, [и] применить ее к уйгурскому населению дома и за границей.

В рамках ШОС существует ряд договоров, разрешающих взаимную экстрадицию без лишних вопросов между государствами-членами. Существуют также некоторые структуры для контртеррористического сотрудничества, [такие как] обмен разведданными о любом, кто был отмечен как террорист, в большинстве случаев, с минимальными доказательствами. Этот [тип сотрудничества] действительно набрал обороты [и] сделал регион очень опасным и враждебным [для уйгуров]. Что касается общин диаспоры, многие бежали в более безопасные на тот момент юрисдикции, в частности в Афганистан, Пакистан и Турцию.

Это остается в силе и сегодня: [Центральная Азия] является одним из самых опасных мест для уйгурских активистов из-за этих договоров об экстрадиции.

Перевела с английского Алиса Вальсамаки.

КОММЕНТАРИИ

Вам также может быть интересны эти темы

XS
SM
MD
LG